Артур Крупенин - Энигматист [Дело о Божьей Матери]

Ознакомительная версия.

— Да, но вы сейчас говорите о самом начале четвертого века, а икона-то датирована седьмым!

— Седьмым, говорите? А здесь не может быть ошибки?

Глеб пересказал Буре слова Лягина о том, что из-за многократных реставраций абсолютно точно определить возраст изображения крайне сложно.

— Вот видите. Возможно, ваша «Влахернетисса» старше, чем представляется. Другого объяснения я не вижу.

— Но разве тот человек не мог принадлежать к какой-то неизвестной науке секте?

— Думаете, кто-то когда-то пытался соединить две религии воедино?

— А почему нет? В конце концов, мы ведь знаем, что раннехристианские историки вроде Лактанция со товарищи причесывали летопись становления новой веры похлеще иных наших коллег, писавших «правильную» историю КПСС.

— М-м. Возможно, вы правы.

Буре снова погрузился в изучение рефракции солнечного света в тополиной листве. Присоединившийся к нему Глеб неожиданно для себя обнаружил, сколь приятно это занятие.

Запрокинув голову и сощурившись, будто заглянув в чудом сохранившийся на антресолях старый калейдоскоп, он завороженно следил за тем, как небесная лазурь, ловко просачиваясь сквозь тугие ветви, с неуемной фантазией ребенка безостановочно выкладывала перед глазами случайного наблюдателя причудливые бело-сине-зеленые узоры. Прожив от силы секунду-другую, эти мини-полотна, с такой страстью написанные каким-то безумно одаренным небесным импрессионистом, без следа таяли в раскидистой кроне. Вспыхивающие тут и там световые пятна чем-то напоминали пенящееся в бокале шампанское. Впрочем, будучи до мозга костей итальянофилом, Глеб, понятное дело, тут же про себя сравнил их с игривым просекко.

— Кстати, — вдруг вспомнил Борис Михайлович, — вы же единственный из всех, можно сказать, своими глазами видели таинство жертвоприношения. А ведь его подробное описание до наших дней так толком и не дошло. Можете показать, как все происходило?

Порывшись в карманах, Глеб извлек оттуда расческу, сжал ее в кулаке, наподобие ножа, и, используя в качестве куклы свернутый в рулон пиджак, не без видимого удовольствия с кровожадным видом продемонстрировал профессору все подробности жуткого ритуала. Проходившая мимо молодая мамаша, ведущая за руку щекастого мальчугана, в ужасе прикрыла глаза ребенка рукой.

После разговора с профессором Глеб задумался о том, где еще поискать сведения о Влахернских иконах. Если верить датировке Лягина, речь идет о седьмом веке. Византийские архивы того времени следует искать в Греции, куда они по большей части перекочевали после падения Константинополя. Это в первую очередь монастыри, главным образом на Афоне и Патмосе. На одном лишь Афоне хранилось никак не менее десяти тысяч византийских рукописей, причем всё еще далеко не полностью каталогизированных. Но как до них добраться?

Пару лет назад на симпозиуме в Салониках Глеб познакомился с видным греческим историком-архивистом Михалисом Хелиотисом. С тех пор они иногда переписывались, к взаимному удовольствию обсуждая проблемы классической древности. Хелиотис знает все двадцать афонских монастырей как свои пять пальцев. И живет неподалеку.

Ну а если все же поверить в невозможное? Что, если «Влахернетисса» окажется еще старше и ее возраст больше соответствует предположению Буре? Несмотря на всю фантастичность такой гипотезы, ее обязательно стоило проверить. И если икона и в самом деле ровесница Древнего Рима, то копать, понятное дело, надо уже в архивах Италии. В этой связи Глеб вспомнил о своем итальянском коллеге Пьетро Ди Дженнаро, с которым его связывала совместная археологическая экспедиция, родство душ и, наконец, многолетняя дружба. А главное, Ди Дженнаро был одним из самых известных и титулованных специалистов по античности. Так что, даже если Хелиотис ничего интересного не найдет, это еще не тупик.

Захлопнув крышку ноутбука, Глеб понял, что падает от усталости. Да, неделька выдалась еще та. Скорей бы выходные.

Наступила суббота, однако Лучко с самого утра прибыл на службу и принялся разбирать документы. Поток бумаг казался бесконечным. Чем больше отчетов писал капитан, тем меньше времени оставалось у него на реальную сыскную работу. И, соответственно, наоборот. Другое дело выходной. Лучко давно дал себе слово: уж если он не может провести этот день с семьей, то просто обязан потратить его на что-нибудь полезное.

Установив самому себе нечто вроде «бумажного лимита», он ровно через два часа отложил постылую писанину и переключился на занятия поинтереснее.

Первым делом он снова проверил, не появились ли в базе данных следы кортика, которым убили охранника Третьяковской галереи. А вдруг?

Настойчивость, пусть даже на грани упрямства, — великое дело. Лучко любил повторять где-то позаимствованную мысль о том, что для скорейшего достижения успеха надо удвоить количество неудач. Ведь каждая из них, по глубокому убеждению капитана, лишь приближает к цели.

Да, искать злодеев гораздо приятнее, чем заниматься чистописанием. Насвистывая, капитан ввел запрос по поводу кортика и решил сделать небольшой перерыв на чай вприкуску с предусмотрительно купленным глазированным сырком, наполненным вареной сгущенкой.

Основательные во всем, от войны до молитвы, римляне частью позаимствовали у покоренных народов, а частью сами понапридумывали себе богов почти на все случаи жизни. Узкая специализация небожителей привела к тому, что в домашних пантеонах уже не хватало места для статуй и изображений всех без исключения нужных и полезных покровителей.

Одно божество отвечало за то, чтобы дети целыми и невредимыми возвращались домой, другое ведало исключительно переменами в настроении юго-западного ветра, третье заставляло бить из-под земли ключи, четвертое заведовало дверными порогами и петлями, пятое заботилось о том, чтобы городская канализация — Cloaca Maxima — никогда не засорялась, шестое радело о неуклонном росте личных доходов, седьмое следило за должным состоянием половых щеток, восьмое оберегало от лихорадки, девятое будило в человеке ревность, десятое регулировало месячные и так далее.

Но вот что удивительно. Ни римляне, ни даже обладавшие куда более буйным воображением греки так и не сподобились завести себе специального бога Одиночества. Неужели оно их совсем не тяготило? Разве одиночество не заслуживает отдельного бога? Этакого безжалостного идола, который запечатывает души несчастных в небьющиеся сосуды и разбрасывает их как можно дальше друг от друга.

Так и не дождавшись от внутреннего голоса ответа на поставленный вопрос, Глеб откинул одеяло и, нащупав тапочки, отправился в душ. Там его взгляд упал на полочку с принадлежностями, среди которых обнаружился дамский шампунь. Ее шампунь.

Ознакомительная версия.